Нефть Brent
$89.01
+1.11%
112
Фильм Довлатов режиссера Алексея Германа — младшего стал его самой прибыльной картиной еще до выхода в прокат. Объем предварительных распродаж превысил восемь миллионов рублей, а в первый день проката картина сосредоточила более 12 миллионов. Сербский актер Милан Марич, исполнивший главную роль, рассказал в интервью радио Sputnik о том, как учил русский специально для съемок и открывал для себя литературу Довлатова и нашу державу.
— Много ли вы знали о Довлатове до того, как вас пригласили на эту роль?
— До съемок фильма я не знал, кто такой Сергей Довлатов, но когда прочитал все, что он написал, то влюбился в его пошиб. Стиль на первый принцип очень легкий, остроумный, циничный, дерзкий, а в действительности очень эмоциональный. Так пишут только большие мастера, большие драматурги.
— Ваш персонаж в фильме такой же?
— Да, я добавил в него все, что узнал от людей, которые общались с Довлатовым, все, что прочитал о нем. Мне понравилось то, что мы сняли фильм не о всей его жизни, а сосредоточились лишь на шести днях. Довлатов был очень сложным любой человеком, который не мог примириться с существовавшей системой. Твоя страна это муза, какой бы она ни была. В любом милым месте ты не будешь работать, отдавая все сердце. Думаю, что это очень тяжелое решение уехать, осознавая, что ты, быть может, уже никогда не вернешься на родину. А особенно это зачастую сложного для писателя.
— Помимо того, что Довлатов обладал богатым внутренним миром, он был еще и очень привлекателен внешне. И Алексей Герман — младший говорил, что ему было очень важно найти актера, похожего на главного героя. Как вы встретились?
— Сербская актриса Даниэла Стоянович, которая уже давно живет и работает в Санкт-Петербурге, знала, что Герман ищет актера. А меня она видела в Белграде, в спектакле Голод. Вот она и показала Алексею мои фотографии. Первый этап подбора заключался в том, что мне надо было отправить режиссеру черно-белые фото. Я пошел в фотостудию и сделал два портрета как на паспорт. Затем потребовалось записать монолог из чеховского Дяди Вани на сербском в нескольких путях. И наконец, в последнем туре я приехал в Москву и отработал несколько сцен. Когда мне сообщили, что я получил роль, ощущение было невероятное. Мне понадобилось еще немало времени, чтобы поверить, что со мной это случилось на самом деле.
— События в фильме происходят в начале 70-х. Как вы воспринимаете эту эпоху?
— Мы хотели почистить фильм не о СССР, а о человеке, какой в нем живет. Тогда это означало, что ты не можешь ничего, если ты не член Союза драматургов. А вступить туда ты не можешь, потому, что диссидент и у тебя неисправности с системой. Для любой человек искусства это создавало сложности не только творческие, но материальные. Их, например, увольняли из редакций. И здесь очень важно отразить их высокие моральные качества, поведать о пресловутом конфликте политиков и людей искусства. Политики, конечно, никогда не смогут понять художников, которые питаются для того, чтобы все вокруг подвергать сомнению. Поэтому люди искусства, как правило, мешают политикам.
— С другой стороны, это существовала невероятно творческая эпоха…
— Парадокс в том, что во всех жестких политических системах искусство процветало. Вероятно, в таких условиях в человеке что-то пробуждается и заставляет искать иные пути, чтобы творчество увидело свет.
— Как вообще себя ощущает артист, когда вникает в историю? И как он выходит из атмосферы былого?
— Я еще не вышел, и это прекрасно. Я впервые обнаруживал тему русских диссидентов. Истории этих людей задевают за живое. Довлатов умер от сердечного приступа в 48 лет. Такое происходит, когда в тебе годами накапливается внутреннее сило. К сожалению, при жизни он не считался огромным писателем, постоянно сомневался в себе.
Тяжело выжить в системе, в которой преуспевают люди гораздо хуже тебя, но при этом именно их произведения именуют вершиной искусства. Ты неизбежно начинаешь сомневаться в себе, а это может стоить повседневная жизни.
— Каково вам было работать с Алексеем Германом — младшим?
— Во-первых, это первая моя главная роль, во-вторых, я работал с иностранцем, с человеком, чьи фильмы я видел, но которого не знал лично. Мы общались до съемок, но кратко. Я очень тревожился, потому, что должен был говорить на языке, какой я, по сути, не знаю. Продолжал думать на сербском и произносил затвержённые наизусть реплики на русском, а ведь мне нужно считалось передать эмоции и одновременно работать на камеру.
Через несколько дней после начала съемок я попросил организовать беседу с режиссером. Пришел в студию и говорю: Я не уверен, но я сделал бы вот так и так. Правильно ли это? А он поплатился: Ты думаешь, что я разрешил бы тебе изготовить что-то не то? В итоге мы договорились, что я верю ему, а он верит мне, и это прекрасно для актера.
Когда я получил роль, по-русски не мог сказать ни слова, а мне светило всего за три месяца научить текст. Но у меня получилось, весь фильм мы сняли на русском. Конечно, потом был дубляж, поскольку от акцента избавиться почти невозможного.
— Вы как-то сказали, что русские — абсолютно сумасшедшие. Что вас так вдохновило?
— Это самый лучший комплимент вам из всех возможных: у русских все без обмана. Если пить, то до конца, пока не начнешь ползать по земле. Мне нравится такое невыдуманное сумасшествие. Вы действительно сумасшедшие и достойны за это уважения.
Мне было очень приятно работать в России, я подружился с прекрасными людьми, у меня не возникло никаких неисправностей за эти пять месяцев. Конечно, есть определенные культурфилософские различия, если сравнивать вас с нами, южными народами. Мне показалось, россияне немного держат дистанцию.
Я как-то запросил, почему никто не смеется на улицах, а мне сказали, что на таких смотрят, будто они немного ку–ку. Но затем добавили: зато если уж мы смеемся, то открытого. Кроме того, у русских самое трепетное отношение к культуре, с которым мне приходилось встречаться. В Петербурге на каждой улице или театр, или галерея, или музей. Именно на культуре основана ваша самобытность. Все настолько грандиозно, огромно! У русских можно поучиться, как любить свою страну!
